Давно забытая планета - Страница 73

И вдруг — удача! Без малого в ста километрах от места аварии, прямо на стволе дерева вырезана четкая надпись. «САНДРА БЫЛА ТУТ. СКАР МОЙ ХОЗЯИН». Первая половина надписи ясна. Скар — шрам — скорее всего, имя. На планете рабовладельческое общество. Видимо, Сандра попала в рабство, если у нее появился хозяин. Бедная девочка.

— Лира, покажи, пожалуйста, карту, — пытаемся рассмотреть что-то на малюсеньком экране коммуникатора Ветки.

— Здесь разбился шаттл. Здесь ежики нашли надпись. Если через эти точки провести прямую, триста километров — никакого жилья. Потом — поселок. Видите? — Лира показывает на карте, мы с Веткой почти ничего не видим, но дружно поддакиваем.

— Если отсюда пойти направо, — продолжает Лира, — то до этого поселка всего двести километров, а налево — около ста двадцати.

— Лира, мне сердце-вещун говорит, начинай с дальнего! Помнишь, я тебе рассказывал про теорию стервозности. Закон сохранения подлости — бутерброд падает маслом вниз, а то, что ищешь, всегда лежит в последнем ящике! Гони ежиков к дальнему, не ошибешься. Слушай дальше. Пора начинать второй этап. Спроси у Уголька, готова ли складная нуль-т камера. Если готова, пусть сбрасывает на поверхность. Как сбрасывать, она знает.

— Я в курсе. Как тебя — в конусе.

— Правильно. Мне осталось всего две тысячи триста километров. Умру, но завтра буду у шаттла.

Возбужденный, ложусь спать. С каждым днем быт все больше и больше упрощается. Дичаем. Костер разводим через день — готовим еду для Ветки и закладываем в термос. Спим под открытым небом. Ставить палатку — такая морока. Опять же, на это время надо. Сегодня я летел двадцать часов подряд. Устал как три тысячи чертей. Ветка пристраивается под крылом. В воздухе она научилась дремать, лежа на моей спине. Львы спят двадцать часов в сутки. Этот рекорд она давно побила. Правда, здесь сутки длиннее. За дни путешествия Ветка загорела, возмужала, набралась смелости и внутреннего достоинства. Больше не напоминает запуганное бледное пещерное растение. Вот если бы еще поменьше болтала… Наверно, я слишком многого хочу от жизни. Или старею. Мы разучились делать глупости, значит мы состарились. Не помню, кто. Но если он прав, то я — вечно молодой. Это надо обмозговать. Потом. Утром.

Где же все навигационные спутники? Какой дурак выбирал для них орбиты? Я не выбирал, я запускал, как получится. Некогда было. Теперь нужно знать место, а они все разлетелись. До шаттла не больше полусотни километров. Вопрос, в какую сторону.

Сажусь. То, что я принял в темноте за траву, оказалось вершинами папоротников. Складываю крылья, чтоб не порвать перепонки, и проваливаюсь еще на десять метров. Вроде, зубы все уцелели, но нижняя челюсть ноет.

— Ква куии-и! — гневно восклицает Ветка. Это фраза из лексикона зубастого динозавра, с которым я дрался. Я повторил ее как-то раз, когда наступил лапой в костер. Ветка попросила перевести. Сказал, что это непереводимое идиоматическое выражение. Ругательство, допустимое в приличном обществе.

— Извини, малышка. Не ушиблась?

— Пустяки. Когда я скатилась с главной лестницы храма, было еще хуже.

Это местный, не земной лес. Редкие стволы папоротников, густая листва где-то сверху, под ногами мягкий мох. Ложусь в него, вытягиваю усталые крылья.

— А ужинать?

— Извини, Ветка. Приготовь себе что-нибудь. Я очень устал.

— Я о тебе и говорю. Кожа да кости остались. Вчера голодным лег, сегодня. И потом, ты не кушаешь, а мне голодно.

Накрываю голову крылом и делаю вид, что уснул. Ветка некоторое время ворчит, потом сворачивается калачиком у меня под боком. Прикрываю ее крылом, и это последнее, что помню.

Сэконд. Сандра

Барсученок быстрым движением достал ошейник из-за пазухи и защелкнул на шее Воли. Минуту девушка молча двигала плечами, крутила головой, привыкая к новому ощущению холодного металла на коже, потом подняла глаза на юношу.

— У меня на две руки два пальца осталось. Всю жизнь будешь меня с ложечки кормить.

— Буду.

— У меня зубов нет. Будешь мне каши варить.

— Сварю. Кусаться зато не будешь.

Воля опять невесело рассмеялась. Хриплый, лающий смех становился все громче. Барсученок растерянно оглянулся.

— У нее истерика, — пояснил Скар.

Барсученок потряс девушку за плечи, отвесил две пощечины.

— Это месть… Наказание тебе… за лошака… за Свинтуса, — Воля мотала головой, выталкивая через смех слова. Постепенно она успокоилась.

— Подурачились, и хватит. Спасибо тебе за хорошую шутку. Снимай ошейник, пока я Слова не произнесла, — голос снова был спокойный и злой. Барсученок взял в ладони ее лицо и осторожно поцеловал в губы.

— Ты принимаешь мой ошейник?

— Ты будешь жалеть об этом.

Барсученок опять поцеловал ее.

— Ты принимаешь мой ошейник?

— Я, Воля, принимаю твой ошейник. — Девушка упала лицом ему на грудь. Скар со Следом переглянулись, улыбнулись и пошли запрягать лошаков. Сандра смотрела, широко раскрыв глаза, приоткрыв рот, сжав кулачки перед грудью.

День выдался тяжелый и бесконечно долгий. Сандра хотела сесть на хромого лошака, но Скар посадил перед собой. Ехали шагом, иногда, на открытых местах, переходя на быструю рысь. Раза три или четыре Воля пересаживалась от Барсученка к Следу, а Скар и Сандра садились на хромого лошака, чтобы дать отдохнуть усталым животным. Больше половины пути Сандра провела в полузабытье, положив голову на плечо Скара. В остальное время с интересом прислушивалась к разговорам мужчин. Те беседовали о женщинах, как всегда не обращая внимания на то, что предмет их разговора находится тут же.